Это было подобно затишью перед бурей. Кажется, что весь последний месяц, а то и больше, Клинт старательно пытался не ударить лицом в грязь, лишь бы оправдать перед Стивом возложенную на него ответственность и доверие. Впрочем, едва ли на деле начало можно было назвать удачным – накричать со словами: «Не лезь в дела моей команды и выметайся с моей космической станции!» на того, кто и предоставил ему команду со станцией, мог только Бартон. Между тем, он по-прежнему считал себя правым, хотя едва ли это уже имело хоть какое-то значение. После их последней миссии прошло меньше недели, и признаться, лучник был немного рад этой маленькой передышке. До вчерашнего дня. Пока Кэп не пришел к нему с очередной «просьбой».
Что на этот раз? – думал он про себя, оборачиваясь на голос друга и останавливая свой взгляд на его спутнице. Ванда…
Странно. В целом, он был рад ее возвращению, был готов ее поддержать наряду с другими Мстителями, в конце концов, она была… важным человеком в ее жизни. Но почему рядом с ней теперь Хоукай ощущал себя слишком, хм… Нерешительно? Смущенно? Волнительно? Да как бы то ни было, ведь ни одно из этих чувств никогда не было ему свойственно. Пожалуй, он просто был не готов столкнуться с ней лицом к лицу, работать бок о бок; до этого им почти не приходилось видеться, перекидываясь разве что не боле десятка обыденных фраз. Прошло порядка трех лет, но те события были слишком значительными в жизни блондина, оставляя свой неизгладимый отпечаток в его сознании. И теперь его просили принять Алую Ведьму в команду. Разве он имел право отказать?
Сегодня, проведя практически весь день на «Маяке» и наблюдая за работой тандема двух гениев, в начале двенадцатого Клинт, наконец, стоял у порога гостиной в Башне Мстителей, где его ждали заслуженные шесть часов сна. Обычно столь яркий, на этот раз свет в огромном помещении был приглушен, создавая таинственную атмосферу, на фоне которой за широкими стеклянными окнами открывался весь Нью-Йорк, сверкающий миллионами ярких разноцветных огней неоновых вывесок и прожекторов. Пройдя было мимо, он вскользь окинул взглядом диван возле окна, возле которого горел торшер, и резко остановился, ловя на себе взгляд зеленых глаз.
– Ванда, – констатировал Бартон, замирая и словно в каком-то недоумении, опешив, смотря на темноволосую женщину. Не ожидал увидеть? Пожалуй. Одну? Тем более. После вчерашнего разговора он предполагал, что рано или поздно им придется увидеться вместе, но надеялся, что это будет не в такой обстановке. – Я думал, ты решишь остаться в Академии вместе с Пьетро, – прерывая свое недолгое молчание, вновь подал голос мститель. С его стороны, должно быть, было грубо даже не улыбнуться в знак приветствия, но почему-то об этой мелочи он не подумал. Переминаясь с одной ноги на другую, Соколиный Глаз на секунду отвел блуждающий взгляд в сторону, на панораму ночного мегаполиса, на потолок, на уходящий в сторону комнат коридор, на носы своих ботинок, вновь на чарующую картину за окном, только после этого вернувшись к созерцанию женщины, уютно уместившейся на диване с книгой на коленях.
Скажи, что я отвлек тебя от интересной книги, и я уйду, ну же…

Если задуматься, то самым забавным в сложившейся ситуации было даже не то, что Клинт чувствовал сейчас немногим несвойственное себе смущение. В самом деле, какого черта его хваленая уверенность в себе, не пасующая перед лицом настоящей опасности, неожиданно дала сбой, заставляя чувствовать себя подобно растерянному маленькому мальчишке, пряча взгляд и неуверенно переминаясь с ноги на ногу? Нет, самым до безобразия абсурдным было то, что мужчина не мог найти объективных причин своего поведения. С одной стороны, все казалось вполне очевидным – их встреча в Трансии, еще тогда ему казалось, что он просто воспользовался положением, оказавшись в ее постели, а потом бесстыдно сбежал, хотя едва ли можно было поступить лучше – он не мог позволить себе остаться. С другой стороны, после того, как вернувшиеся из Латверии Молодые Мстители сказали, что прежде чем найти настоящую Ванду, они встретили вместо нее думбота, лучнику не оставалось ничего, кроме как углубиться в сомнения. Это в разрез расходилось со всеми его ощущениями в тот памятный дней, что он не мог поверить в обман, но в то же время он не мог не считаться со словами.
Переспать с думботом? Мечта всей моей жизни, конечно,  – и зачем он вновь об этом вспоминал? Впрочем, было сложно смотреть на женщину и не думать об этом…
И что теперь? Будто проснувшись ото сна, прекрасная принцесса вернулась в свой дом, не показав и виду случившегося между ними, а ведь это была далеко не только ночь страсти, это был еще невообразимый груз боли и непонимания, тенью лежащий на их прошлом. Так что же это? Нежелание ворошить прошлое или Каплан был прав, когда говорил о подмене, и все это время Бартон лишь обманывал себя? Вопросы, очередные вопросы без ответов, от которых он устал и о которых надеялся больше никогда не вспоминать. Максимофф, кажется, ничего не помнила, а ему это было и не нужно. Последнее время его и без того окружало слишком много проблем личного характера, которые души ни чаяли в его кандидатуре, тогда как сказать об обратном он не мог – никогда их не любил. Они расстались с Бобби уже достаточно давно, но он по–прежнему чувствовал ее недовольство, ловя косые взгляды, стоит лишь появиться ему вдвоем с Джессикой. Но ведь она же сама с ним порвала...
Черт бы побрал этих женщин, сами не знают, чего хотят, от них одни только проблемы, – недовольно мысленно подытожил Клинт, осуждая себя за то, что слишком глубоко забрался в то, о чем всегда предпочитал не думать. Кэти как–то посмеивалась над его вкусовыми предпочтениями в женщинах, как знать, может, она была и права, и это он сам каждый раз невольно делал выбор в пользу тех, что были ему не по зубам, тех, кому он не был нужен сам, тех… Надо попросить Хэнка придумать новый наконечник для стрелы под названием «заткни голос своего разума, Клинт».
– Я просто подумал, что там… спокойнее. Впрочем, не важно, – будучи неуверенный в том, правильно ли он сумел подобрать нужное слово, мститель расправил плечи и повел ими назад, словно пожимая. На самом деле вопрос скорее был в том, где Ванде будут задавать меньше вопросов. Тони разболтал, что их с Вижном встреча прошла не слишком гладко, хотя среди прочих никто больше не говорил ей ни слова, предпочитая лишний раз не напоминать о случившемся.
– Потерял? – словно на автомате переспросил Бартон. В сознании вновь всплыли воспоминания его короткого визита и одной из фраз, опрометчиво сказанных им тогда. «Я потерял кого-то очень важного». Или нет, она звучала не совсем так. Да к черту, какая разница. Чувствуя, что пауза после его слов начинает затягиваться, мужчина неожиданно резко и быстро вновь оживился. – Нет, нет, я только что вернулся с базы. Смотрел, как работает Хэнк, он делает чертовски крутые вещи с этими своими частицами, я не перестаю удивляться. Знаешь, недавно он загнал мой мотоцикл вот в такую… – выставив руку перед собой, он жестом показал расстояние порядка двух дюймов между указательным и большим пальцами. – …капсулу, это было гениально! А… Ладно… – запнувшись, Клинт опустил свой взгляд к ее коленям и покоящейся на них книжке. – Я тебя отвлек. Наверное, мне лучше пойти, меня жде… жду… в общем, не хотел мешать.
Тебя ждет Джессика, ты ведь это хотел сказать? Только какого хрена выговорить не можешь. Утри уже сопли, Бартон. Я тебя не знаю, – недовольно осек сам себя Сокол, тем не менее, так и не двинувшись с места, словно ожидая разрешения. Как-то все это было неловко, возможно, ему просто не хватало правды, чтобы знать, как себя вести. Но с другой стороны, разве это что-то изменило бы? Теперь он должен воспринимать ее как друга, ведь именно этого, кажется, сама Ванда и хотела.

Отредактировано Clint Barton (2012-12-02 01:41:50)

Ее тихое и спокойное «конечно», пожалуй, и было тем самым разрешением, которого так неоднозначно ожидал Клинт. Он давно уже должен был оставить все позади, еще тогда, когда впервые осмелился поцеловать ее, понимая, что словами нельзя добиться желаемого, но получая в ответ лишь сочувственный взгляд. Неужели того унижения ему было недостаточно? Или он лишь возомнил для себя, что способен получить все, что хочет, тогда как в действительности, судьба всегда обманывала его ожидания, насмешку которой он с бараньим упорством не хотел замечать. Ванда же была подобна его проклятью, его хронической болезни, обманчиво отпускающей лишь на время, но каждый раз напоминая о себе вновь и вновь, когда того совсем не ждешь. Это было странно, ведь получалось, что чувства к ней он пронес сквозь множество других отношений, сквозь брак и года, за которые изменилось многое в его жизни, изменился он сам. Это больше не было озабоченностью двадцатилетнего мальчишки, превратившись в безрассудную, но осознанную страсть. И после всего Бартон был не вправе сомневаться в правильности своих решений, оглядываясь назад.
Лучник почти сделал свой шаг в сторону, чтобы уйти, вновь оставляя женщину одну, но вопрос, слетевший с губ Максимофф, подобный удару в спину, заставил его резко замереть. Он не мог ожидать от нее этих слов, хотя с другой стороны, не об этом ли он только что думал? Ведь в опасении перед этим разговором Хоукай и уверял себя в том, что прошлое больше не имело значения, что оно было его собственной иллюзией, тогда как единственное, чем полагалось жить, должно было быть настоящее. Оно ведь было не так плохо, верно?
– Я думал, ты этого не помнишь, – тихо отозвался Клинт, но едва ли это могло сойти за ответ на вопрос, который ждала от него Ванда. Опустив голову и уперев взгляд в носы собственных ботинок, он медлил, чувствуя на себе ее настойчивый пронзительный взгляд. – Билли сказал, что в Трансии был твой думбот, – глухо и мрачно пробубнил он подобно оправданию в свою защиту, хотя скорее это было простой констатацией факта, неприятного, но опровергнутого теперь ее словами. Конечно, разве мог робот быть настолько совершенным? Разве мог он возрождать чувства? Разве мог он быть той, кого видел там мужчина? Сжимающееся в груди сердце говорило об обратном.
И вновь ее голос разрезал звенящую тишину, воцарившуюся между ними на несколько секунд, сквозь которую Бартон различал ее тихие, мерные шаги. Было как-то трусливо по-прежнему стоять к ней спиной, словно избегая неловкой встречи лицом к лицу с самой судьбой. А ведь он ничего не терял, было вполне достаточно понять лишь это, чтобы перестать вести по-юношески глупо. Наконец, отставив ногу чуть назад, лучник развернулся всем корпусом к Максимофф, хмуря брови навстречу взгляду ее ярких зеленых глаз.
– Так было лучше. По крайней мере, мне тогда так казалось, – мститель прервал тишину, тихо вздыхая. – Ты хочешь знать, почему? Но я не уверен в том, что смогу дать достойный ответ, способный устроить тебя, Ванда. Я никогда не был тебе нужен, ты не раз мне это доказывала, и я решил не дожидаться отказа и в этот раз. Только не подумай, что это была месть, я никогда бы не стал с тобой так поступать. Я… я лишь искал себя, когда ты заставила потерять меня все, но я больше не хочу знать того ответа, каким бы он ни был.
Я не хочу…
На мгновение перед глазами Клинта встала та Ванда, одетая в легкое алое струящееся платье, но рассеявшаяся дымка наваждения вернула реальность, ее джинсы, толстовку и его волевые напряженно стиснутые друг с другом челюсти.

Ее смех подобно раскатам грома бил по его ушам, комком вставая в горле и тисками сдавливая грудь, не давая свободно вздохнуть. Клинт чувствовал, как реальность словно давит сверху на его плечи, желая заставить его пасть на колени, приникнуть лицом к земле перед ее величием и беспощадностью. Нет, это было слишком. Этот смех был последним, что он ожидал услышать от Ванды. Прозвучавший ему в лицо, он был подобен звонкой насмешке над всеми его чувствами, над всеми лишениями и невзгодами, которые ему пришлось пережить из-за этой женщины, в конечном итоге и приведшими мстителя к тем двусмысленным действиям и непонятным поступкам, которые неожиданно резко хотели найти в себе объяснения. Понимала ли Максимофф, что делает с ним, когда вслед за ее заливистым смехом на и без того напряженном лице Бартона друг за другом отразились сначала недоумение, затем обида и, наконец, злость? Неужели ей было недостаточно того, что одно только неосторожное упоминание ее имени еще год назад заставляло нервной судорогой напрягаться каждую мышцу в его теле?
Так и остолбенев, словно приросши ногами к полу и забыв все тысячи известных ему слов, способных послужить ответом ее жестокости – а именно в таком образе перед ним представал ее смех – Клинт с трудом пытался сосредоточить на ее словах. Его голову занимал лишь один вопрос: «Над чем она смеялась?», и чем дольше он задавал его себе, тем сильнее чувствовал, как внутри начинает закипать злость. На нее, на себя, на всю эту чертову выдумку, которую люди зовут словом «любовь» и которая, кажется, не принесла в его жизнь ничего, кроме сплошного разочарования, будто каждый его поступок на этом поприще был ошибкой. И что стало ей на этот раз? То, что он ушел или то, что вообще поддался навязчивой идее найти ее, без чего и вовсе не случилось бы этого идиотского разговора? И теперь, насмеявшись, как смела Ванда оборачиваться к нему спиной?
Неожиданно и запоздало, в сознание лучника врезались ее последние слова. Слова, предшествующие тому, как женщина мягко послала его идти как можно дальше, предварительно лишив твердой земли под ногами, но словно не учтя, что для Клинта Бартона это было подобно алой ткани для разъяренного быка, не знающего путей отступления назад. Сделав несколько резких шагов вперед, мужчина в следующее мгновение оказался прямиком за спиной Максимофф, опрометчивым рывком за плечо разворачивая ее в свою сторону.
– Что ты себе позволяешь, Ванда?! Сначала просишь от меня каких-то ответов, тогда как сама не сумела дать мне ни одного! Потом как всегда обвиняешь меня в абсурдности моих решений! И теперь просто посылаешь ко всем чертям? Знаешь, что мне это напоминает? Когда я говорил, что люблю тебя, ты лишь плюнула мне в лицо словами «тоже» и убила! Убила, черт бы тебя побрал! И теперь ты удивляешься тому, что я ушел? Ушел, когда твое лицо мне напоминало только об одном? – Клинт срывался на крик, замерев в полушаге от нее и склонившись чуть в ее сторону, страстно жестикулируя руками. – Тебе хотелось бы жить в этом обмане? Неужели? Проснуться однажды утром, вспомнить все и понять, что все то время я тебе врал! Извини, но я не мог и никогда не смогу переступить через себя, даже если ты меня этому попросишь!
Указательный палец мстителя с яростью уткнулся в сторону Ванды, когда он, наконец, понял, что его крик сейчас раздается едва ли не по всему этажу Башни Мстителей, и лишь толстые стены с некоторой долей вероятности могли бы удержать его резкий срыв между ними двумя. Неужели он в действительности только что наорал на нее? Неужели… Опустив руки, Бартон отступил чуть назад.
– Знаешь, что самое идиотское в этой истории? Это то, что я простил тебя, простил за все еще прежде, чем ты все это сделала со мной, потому что я никогда не верил в то, что ты способна так поступить. Я знаю, что я видел, и что я чувствовал, но стрелял я в твою спину не потому, что не мог простить, а потому, что хотел, чтобы ты хоть на секунду поняла… Этот разговор бесполезен, – неожиданно прервавшись и неопределенно махнув рукой, на этот раз должна была бы настать его очередь разворачиваться к ней спиной, но дала ли Максимофф сделать ему это?

Клинт никогда не мог похвастаться умением держать себя в руках, его темперамент и нетерпеливость прекрасно выдавали в нем того человека, которого принято на словах награждать словосочетанием «горячая голова». Возможно, время и должно было сделать его более опытным, наученным на своих ошибках, вдумчивым и смиренным, но порой начинало казаться, что это лишь обманчивая иллюзия, в которой ожидаемое принималось за действительное. Нечто истинное, нечто первостепенное, нечто, лежащие в основе человеческой сути одного конкретного человека, одной личности, что можно постараться скрыть, но от чего вопреки всему никогда не удастся избавиться. Для лучника это было страстью, но в гораздо более широком понимании. Она брала свое начало в желании жить, и подобно маниакальной идее охватывала все, что в этой жизни ценил Бартон, заставляя отдаваться без остатка и требуя того же взамен. Эгоистично? Пожалуй, ведь в каждом человеке есть определенная доля любви к себе, и где-то между самоотверженностью и безрассудством эта черта теснилась и в самом мстителе, что в совокупности и было недостатком, о котором с экспрессией говорила Максимофф.
Странно, но впервые ему показалось, что ее крик в ответ что-то значил. Тогда, давно им не раз приходилось ссориться между собой по самым разным причинам, кричать друг на друга, но еще ни разу это не становилось таким личным, таким болезненным и таким… взаимным. По лицу Ванды скатилась одинокая слезинка, но Клинт лишь сильнее стиснул зубы, вновь вспоминая, сколько слез обиды и злости она заставила вылить его, и черт подери, за них ему не было стыдно. Тогда же он пообещал себе, что никогда не допустит больше ни единого предательского свидетельства этой слабости.
– Рассказать тебе, что ты сделала? Издеваешься? Да ты бы сочла меня психом! К тому же я не такой идиот, за которого меня все принимают, и я мог… боялся даже предположить, что может случиться, если ты вспомнишь. Ты сама сделала свой выбор, стерев мутантов с лица земли, а вместе с ними и свои воспоминания о них, и я не считаю, что был вправе возвращать тебя к прошлому. Если уж на то пошло, я вообще не должен был искать тебя, Стефан предупреждал, что все плохо кончится… – он бы мог добавить, что так оно и случилось, но не стал, ведь тогда бы он соврал. То, что произошло тогда между ними, то, к чему привел его визит в маленькую европейскую деревушку, в которой скрывалась волшебница, несмотря на всю приземистость и животную инстинктивность, было нечто большим. Если разграничить понятие секса и занятия любовью, то, несомненно, их близость в ту ночь была совершенным отражением второго.
Упоминание Виктора было подобно еще одному больному уколу в его сторону, как будто Ванда не догадывалась, чего стоило Клинту принять ее выбор. Это было ударом, если хотите аллегорий, то по самым яйцам, когда он понял, что ему предпочли даже не то, что человека, а синтетическую машину, робота. Еще сильнее стиснув челюсти, от чего на щеках лучника опасливо вздулись желваки, он последовал примеру женщина и отвернулся в сторону, делая несколько шагов вперед. Шумно и зло втягивая носом воздух, он продолжил:
– Я не хочу думать, был ли обманом тот день и та ночь, Ванда, потому что не хочу больше разочарований. Я никогда не врал тебе, будь уверена, и я не обвиняю в ложи тебя… – Бартон старался говорить спокойно и отстраненно, но в его словах чувствовалась тяжесть и негодование. – Я решил так, как я решил, и мне отвечать за свои поступки. Впрочем, ты только что сама ответила на свой вопрос. Я слишком требователен, потому что готов отдать ради дорогого мне человека все, даже свою собственную жизнь, и мне хотелось бы получать хоть толику чувств взамен, хоть  маленькую возможность почувствовать себя необходимом. Извини, что у меня такие низкие слабости, красавица. И знаешь? – секундная пауза, и кулак мстителя с силой врезался в бетонную стену, оставляя кровавый след. – Пожалуй, ты права! Меня ждет человек, кому моя забота не оказалось в тягость!
Развернувшись в сторону Ванды, Клинт одарил ее злым взглядом, срываясь с места. Злым, но тем, с которым лишь можно смотреть на небезразличного тебе человека, причинившего тебе достаточно боли.